ГЛАВНОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ КРАСНОЙ АРМИИ
ПАМЯТКА ПАРТОРГУ ПАРТИЙНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ СТРЕЛКОВОЙ РОТЫ
ВОЕНИЗДАТ НКО СССР 1942
1-я тип. Управления Воениздата НКО СССР имени С.К.Тимошенко

ПАМЯТКА ПАРТОРГУ ПАРТИЙНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ СТРЕЛКОВОЙ РОТЫ

Стрелковая рота решает исход боевой операции. Чем крепче будет сколочена рота, чем устойчивее и храбрее будет она сражаться с немецкими оккупантами, тем быстрее и лучше будет выполнен боевой приказ Командования. Ротная партийная организация всей силой большевистского влияния на личный состав и примерностью каждого коммуниста, должна обеспечить строгое соблюдение воинской присяги каждым военнослужащим, крепкую воинскую дисциплину, высокую моральную устойчивость красноармейцев и командиров, точное и неуклонное выполнение всех приказов и распоряжений начальников.

Парторг, при всей многообразности задач, выполняемых тобой в роте, как партийный руководитель, помни всегда о следующих своих обязанностях:

1. Ежедневно общайся с коммунистами, воспитывай в них презрение к смерти ради победы над врагом; добивайся того, чтобы каждый коммунист роты был большевистским вожаком масс в бою, поднимал бы моральный дух бойцов, словом и делом вселял бы в них веру в правоту нашего дела, в нашу победу и неизбежное поражение немецких оккупантов. Ежедневно беседуй по-душам с красноармейцами и командирами, разъясняй им положение на фронтах Отечественной войны и успехи Красной Армии в борьбе с врагом. Помни, что боец видит только положение своей роты и нуждается в обобщающем материале с итогами боев на более широком участке. Во взводах и отделениях помогай низовым агитаторам проводить беседы с бойцами, организуй читки газет и разъяснение постановлений партии, правительства и приказов Народного Комиссара Обороны. Подбери себе двух заместителей и представь их на утверждение политруку роты. Заместителей постоянно знакомь с текущей работой и задачами партийной организации, привлекай их к активному участию в руководстве партийной работой.

2. Перед боем проверь, знает ли каждый коммунист свою задачу в бою, доведено ли боевое задание до каждого бойца роты, подготовлено ли оружие к безотказному действию. Напомни каждому коммунисту, что в наступательном бою он обязан неудержимым порывом вперед, личным примером героизма увлечь всех бойцов на безусловное выполнение боевого приказа. Разъясняй всем коммунистам их обязанности в обороне и при отражении контратак противника; учи их проявлять непреодолимое упорство, хладнокровие, выдержку и решительность действий как в борьбе с противником, так и в борьбе с трусами, паникерами и предателями, если таковые окажутся в роте.

3. Коммунистам, идущим в разведку, каждый раз давай указания об их мужественном поведении при выполнении боевого задания и упорстве в достижении поставленной цели. Воспитывай их в духе правдивости и четкости донесений. Партийные документы идущих в разведку должны быть сданы на хранение военкому полка.

4. Обяжи каждого коммуниста знать нужды и настроения каждого бойца. Совместно с командиром и политруком так распредели коммунистов, чтобы охватить партийным влиянием весь личный состав роты. О всех отрицательных явлениях немедленно докладывай политруку. Веди учет всех отличившихся в боях и совершивших подвиги бойцов и командиров, популяризируй их во всей роте и распространяй их боевой опыт. Докладывай о каждом факте проявленного героизма политруку и секретарю первичной партийной организации.

5. Повседневно заботься о росте рядов ВКП(б) за счет лучших, проверенных и отличившихся в бою комсомольцев и непартийных большевиков - красноармейцев, младших командиров и командиров. Разъясняй всему составу роты решение ЦК ВКП(б) о том, что военнослужащие, отличившиеся в боях, могут приниматься в ВКП(б) по рекомендации трех членов партии с одногодичным партстажем, если они знают рекомендуемого и менее года; разъясняй, что кандидаты партии, отличившиеся в боях, могут приниматься в действительные члены ВКП(б) по истечении трехмесячного кандидатского, стажа. Вовлекай в партию лучших, отличившихся в боях комсомольцев. Особое внимание уделяй вовлечению в ряды партии младших командиров.

6. Когда в роту приходит пополнение, разъясни ему обстановку, расскажи о боевых традициях части, покажи героев своей роты, внимательно выслушивай все вопросы каждого бойца из пополнения, терпеливо разъясняй все, что его интересует. Коммунистам дай задание, чтобы во взводах и отделениях пополнению была оказана дружеская встреча и необходимая помощь освоиться в боевой обстановке. Выяви всех коммунистов из пополнения, помоги им стать на партийный учет, побеседуй с каждым и разъясни ему место коммуниста в бою.

7. Помни, что враг не только перед нами, что враги и шпионы могут пробраться, если потеряешь бдительность, и в роту. Повышай бдительность и к этому неустанно призывай всех коммунистов, комсомольцев и весь личный состав. Помогай командиру и политруку роты создавать боевой актив, непримиримый к нытикам и маловерам. Помогай командиру и политруку решительно очищать роту от пораженцев.

8. Повседневно пропагандируй среди бойцов и младших командиров приказ № 55 Народного Комиссара Обороны товарища Сталина, являющийся программой боевых действий Красной Армии в борьбе за окончательную победу над немецкими оккупантами.

9. Веди точный учет членов и кандидатов ВКП(б) в роте. Своевременно информируй секретаря первичной партийной организации о прибывших в роту и убывших из роты коммунистах. Организуй изъятие партийных документов у убитых и тяжело раненых коммунистов. Сдавай эти партийные документы политруку вместе со списком убитых, раненых и пропавших без вести членов и кандидатов ВКП(б).

10. Следи за тем, чтобы убитые коммунисты, равно как и остальные военнослужащие, хоронились с воинскими почестями, а раненые своевременно выносились с поля боя на пункты медпомощи.

11. Не менее одного раза в месяц, а также после каждой большой операции проводи, с согласия политрука роты, партийное собрание. На партсобраниях ставь на обсуждение вопросы: итоги боев и поведение коммунистов в бою, состояние оружия, политико-воспитательная работа в роте, дисциплина среди коммунистов и т. д. Все вопросы боевой жизни и быта подразделений должны быть под пристальным вниманием партийной организации, являющейся основной опорой командира и политрука в их руководстве ротой.

12. Помогай секретарю комсомольской организации и комсоргу в их работе по воспитанию высоких боевых качеств у комсомольцев, по вовлечению молодых бойцов и командиров в комсомол и повышению политической сознательности членов ленинского комсомола.

13. Держи тесную связь с политруком, секретарем первичной парторганизации, советуйся с ними и учись руководить партийной организацией. От качества твоего руководства будет зависеть успешная работа каждого коммуниста и ротной парторганизации в целом, а от работы парторганизации будет во многом зависеть состояние роты и ее боеспособность. Поставь своей задачей, задачей ротной парторганизации, сделать роту передовой в полку по всем видам боевой работы. Организуй" соревнование среди бойцов и командиров на выполнение этой задачи и добивайся, чтобы в этом боевом соревновании коммунисты всюду были впереди.

14. Сила ротной партийной организации не только в числе коммунистов, но и в их крепкой большевистской сплоченности, в их преданности делу нашей партии и великому Сталину, в умении влиять на остальную массу бойцов и командиров и увлекать их за собой на разгром оккупантов. Неустанно работай над сплочением коммунистов, над повышением их политического сознания, над укреплением их связи со всеми военнослужащими роты, над созданием в роте высокого боевого духа и наступательного порыва.

Пополнение рядов организаторов происходило путём привлечения лиц, сочувствующих партии и обладающих достаточной теоретической подготовкой, дисциплинированностью, организаторскими способностями и искусством конспирации, которое было необходимо в условиях преследования революционной деятельности царским правительством.

После установления советской власти на территории России и других частей Российской империи и становлении в первой половине 1920-х годов однопартийной системы в СССР, изменилось назначение партийных организаторов РКП(б)-ВКП(б)-КПСС . В этот период организаторская работа коммунистической партии преследовала двоякую цель - партийное строительство, направленное на развитие и поддержание партийных структур, и усиление руководящей роли партии в области государственного управления. Это оказывало существенное влияние на формы организации и методы работы партийных организаторов советского периода, которых можно условно разделить на две категории. К одной категории парторгов относились лица, избираемые членами партийной организации в качестве её руководителя. Другая категория партийных организаторов представляла из себя партийную номенклатуру - профессиональных партийных работников, назначаемых вышестоящим партийным органом (в войсках - военно-политическим органом) для осуществления представительских функций на местах.

Избираемые партийные организаторы

Должность, официально называемая партийный организатор (или сокращенно парторг ), появилась в уставе ВКП(б) только в 1934 году . Причём она могла быть выборной или назначаемой в зависимости от определённых партийным уставом условий.

Так, на крупных объектах с большим количеством членов партии (от 100 и выше) внутри общей первичной партийной организации объекта допускалось, с разрешения вышестоящего партийного органа, формирование партийных организаций по цехам, участкам, отделам. В свою очередь внутри цеховых, участковых и тому подобных организаций - «цеховых организаций» - могли создаваться партийные группы в количестве не менее трёх человек по бригадам и другим производственным звеньям объекта. Для ведения текущей работы первичная партийная организация объекта избирала партийный комитет (сокращенно партком) во главе с секретарём, который в свою очередь избирался на собрании партийного комитета и утверждался вышестоящим партийным органом - районным (райком) либо городским (горком) комитетом КПСС. Цеховая организация на собрании своих членов избирала «партийного организатора», кандидатура которого затем утверждалась вышестоящим партийным комитетом организации, в состав которой входила данная цеховая организация. Каждая партийная группа избирала «партийного организатора группы» (партгрупорга), который действовал под руководством партбюро первичной партийной организации, в состав которой входила данная группа.

Назначаемые партийные организаторы

Пост «партийного организатора группы» был также предусмотрен на предприятиях, в колхозах, учреждениях и в других организациях, где было менее трёх членов партии. Должность парторга в таких группах была не выборной, а назначаемой вышестоящим партийным органом - как правило, парткомом предприятия, районым или городским партийным комитетом. Следует подчеркнуть, что в этом случае назначение парторга (вместо его избрания) диктовалось исключительно соображениями демократического централизма: для принятия коллективного решения членами группы требовалось большинство голосов, которое могло быть обеспечено только при наличии трех или более членов группы. При отсутствии третьего члена, принятие решения брал на себя партийный комитет, который по уставу являлся коллегиальным органом партии. Соответственно, должность парторга не являлась номенклатурной : из двух кандидатов партком просто выбирал наиболее подходящего на роль организатора.

Деятельность партийных организаций в вооруженных силах с декабря 1925 года регулировалась специальной инструкцией Центрального комитета партии , в то время как военные парторги - руководители войсковых партийных организаций - находились под контролем политорганов - специально уполномоченных учреждений партии в войсках в лице политического управления вооруженных сил и руководимых им политотделов .

Профессиональные партийные организаторы

В советский период широко применялась практика использования парторгов в качестве представителей коммунистической партии в учреждениях, организациях, предприятиях, войсках и военизированных подразделениях; эта категория лиц назначалась на должность партийными органами (в вооруженных силах - политорганами).

Для подготовки профессиональных парторгов, в 1936 году была создана «Высшая школа партийных организаторов при ЦК ВКП(б)» (в 1946 году влита в «Высшую партийную школу », с 1978 года - «Академия общественных наук при ЦК КПСС »), которая готовила профессиональных партийных деятелей для руководящей и аппаратной работы в обкомах, крайкомах, ЦК компартий союзных республик, в горкомах и райкомах партии. В школу принимались члены партии, имеющие опыт руководящей организационно-партийной работы в должности секретаря районного комитета партии и выше. Аналогичные партийные учебные заведения действовали при ЦК компартий союзных республик, обкомах и крайкомах партии. Подготовкой профессиональных партийных работников в войсках занимались военно-политические учебные заведения, подчиненные политическому управлению вооруженных сил .

Политработники в вооруженных силах

В вооруженных силах действовали как профессиональные, так и избираемые политработники, причём последние работали под руководством профессиональных партийных работников.

Начиная с 1940-х годов в деятельности военно-политических работников применялся принцип единоначалия. В то время как военные комиссары были подотчётны лишь вышестоящим комиссарам и Главному Политическому Управлению РККА, политработники более позднего времени имели двойное подчинение: они одновременно подчинялись войсковому командиру (старшему по званию) и вышестоящему политработнику. На высшем уровне вся система военно-политических органов подчинялась главному политическому управлению (ГЛАВПУ) , которое по своему статусу приравнивалось к отделу ЦК КПСС . Посредством военно-политических органов в армии и флоте коммунистическая партия не только осуществляла непосредственный контроль и управление вооруженными силами страны, но и определяла военную доктрину Советского Союза , в то время как военные партийные организаторы использовались в качестве инструмента её реализации.

В последний год существования СССР была предпринята попытка реформирования военно-политических органов. Указом Президента СССР от 11 января 1991 года № УП-1306 было утверждено «Общее положение о военно-политических органах», которое вывело военно-политические органы из-под контроля КПСС и упразднило институт партийных организаторов в войсках. Главное военно-политическое управление Вооруженных Сил СССР стало подчиняться непосредственно министру обороны СССР , в то время как военно-политическим органам всех уровней было предписано в своей деятельности руководствоваться законами СССР, актами Съезда народных депутатов СССР, Верховного Совета СССР, Президента СССР, Кабинета Министров СССР и приказами и директивами министра обороны.

Парторги в творческих союзах

Парторги в органах милиции

Парторги в органах государственной безопасности

Парторги комитетов партии

Подробное рассмотрение темы: Центральный комитет партии , Республиканские ЦК , и Краевые/областные комитеты партии

Другой разновидностью профессиональных парторгов были представители вышестоящих партийных органов на местах - парторги союзных, республиканских, областных и краевых партийных органов - которые назначались этими органами.

В период с 1933 по 1961 годы на крупных предприятиях, стройках и прочих объектах, имевших с точки зрения центрального комитета партии особо важное значение для народного хозяйства, действовали парторги ЦК КПСС (до 1952 года - парторг ВКП(б) ; разг. парторг ЦК ). Парторги ЦК являлись одновременно выборными секретарями бюро парткомов первичных партийных организаций.

Институт парторгов ЦК действовал на железнодорожном, морском и речном транспорте c 1934 по 1943 годы. К примеру, в системе речного пароходства должности парторгов ЦК ВКП(б) были предусмотрены во всех крупных портах, мастерских, на пристанях, судоремонтных заводах, верфях, а также в пароходствах, где не организовывались политотделы . Парторги назначались и смещались ЦК ВКП(б) по представлениям местных партийных органов и политуправления Наркомвода СССР . Руководство работой парторгов возлагалось на политотдел пароходств, который был упразднен постановлением ЦК ВКП(б) от 31 мая 1943 года в целях укрепления единоначалия и улучшения партийно-политической работы на транспорте.

В учреждениях и на предприятиях парторг участвовал в управлении наряду с руководителем учреждения или предприятия, в частности, в вопросах, требующих принятия важных политических решений или касающихся кадровой политики. Парторги были призваны демонстрировать присутствие партии на местах, доводить решения партии до руководителей объектов, а также собирать информацию о состоянии дел и настроениях на объектах и информировать об этом представляемые ими партийные органы.

Образ парторга в литературе и искусстве

В литературе

• Платон Гветадзе в романе А. Карцева «Магистраль» (1935-1938)
• Макар Нагульнов в романе М. Шолохова «Поднятая целина» (1932)
• Владимир Дунаев в романе «Мифогенная любовь каст » (1999-2002)
• Михаил Залкинд в романе В. Ажаева «Далеко от Москвы » (1948)
• Вавилыч в рассказе В. Ильенкова «Фетис Зябликов»

В кино

• Клавдия Вавилова , «Комиссар »
• Соломахин , «Премия »
• Григорий Косов , «Тишина »
• Иван Максимович , «Человек на своём месте »
• Чубасов , «Битва в пути »
• Русанов , «Битва в пути »
• Михаил Зима , «Честь »
• Большаков , «На завтрашней улице »
• Малышев , «Коней на переправе не меняют »
• Фрэнк Андервуд , «Карточный Домик »

В живописи

• «Смерть комиссара» - картина художника К. С. Петрова-Водкина
• «Парторг колхоза» - картина художника Г. Дышленко

Другие партии

См. также

Напишите отзыв о статье "Партийный организатор"

Ссылки

• Высшая школа партийных организаторов // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров
• Паавле, Индрек. // Estonica: Энциклопедия об Эстонии / Эстонский институт.
• Парторг ЦК КПСС // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров . - 3-е изд. - М . : Советская энциклопедия, 1969-1978.
• Первичная партийная организация // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров . - 3-е изд. - М . : Советская энциклопедия, 1969-1978.
• Партийные группы в КПСС // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров . - 3-е изд. - М . : Советская энциклопедия, 1969-1978.

Литература

• Земскова Д.Д. // Историк и художник. - 2006. - №3 (9).
• : серия пособий политрукам к политуставу / сост. Кин, Д. - Вып. 1. - М.: Высший военный редакционный совет, 1922.

Примечания

Отрывок, характеризующий Партийный организатор

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это, как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.

Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.

Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера Ляшенко Николай Иванович

В ПОЛИТОТДЕЛЕ АРМИИ. АВГУСТ 1942 - ОКТЯБРЬ 1943

Отказываться не положено. Аппарат политотдела. Штрафные роты и батальоны. Семинар пропагандистов. Упразднение института комиссаров. Ночное путешествие. Беседа с бывшим комиссаром. Проверка ротных парторганизаций. Парторг роты Телегин. «Кто здесь командует?» Новая присяга. Партизаны. В штрафном батальоне. Адъютант комбата капитан Файсман. Политинформация. Новый боевой устав пехоты

Отказываться не положено

Уже больше месяца я исполнял обязанности выбывшего по ранению комиссара полка. Боевых действий за это время на нашем участке фронта не происходило, и полк отдыхал.

Немцы в Киришах теперь не представляли для нас прежней опасности, так как, собственно, из Киришей они уже были выбиты и прижаты к железнодорожному мосту, держались они лишь на небольшом плацдарме вокруг химкомбината, не имевшем уже никакой ценности. Активных действий они не совершали, только отбивались, когда на них наседали. Но мы их не беспокоили, чему гитлеровцы были только рады и старались отблагодарить нас тем же.

Следует отметить, что, исключая майскую 1942 года попытку выбить нас с плацдарма на левом берегу Волхова, немцы не предпринимали больше нигде на участке нашей армии попыток к наступлению. Они старались лишь удержаться на тех рубежах, которые занимали. Но и это им плохо удавалось. Повсюду и почти непрерывно мы теснили противника. На юго-востоке нашей страны немцы так же были повсюду остановлены, хотя там все еще шли жаркие бои.

Командиром полка у нас был подполковник Дружинин. Это был уже пожилой штабной офицер. Его я не знал вовсе. Как и я, он был назначен недавно, всего за неделю до моего назначения. В военном деле, в особенности в штабных делах, подполковник разбирался неплохо, но имел слабость к спиртному и к женщинам, причем у него слабость эта была какой-то уродливой: распущенной, вульгарной и пошлой. Мне это страшно не нравилось, и подполковник это хорошо видел и понимал. На словах он, как правило, соглашался с моими замечаниями и даже сам осуждал свои поступки, но, к сожалению, таковы приемы всех подобных «деятелей». При мне он старался держаться и вести себя деловито, даже корректно, но стоило ему остаться одному или улизнуть куда-то, как он «набирался» до такой степени, что никого не узнавал. Мне не довелось побывать с ним в какой-либо сложной боевой обстановке, где можно было бы увидеть и оценить достоинства и недостатки его как командира, но мне все же казалось, что его назначение командиром полка, стоящего на передовых позициях, скорее было похоже на диверсию, чем на внимательный подбор и расстановку кадров.

Начало августа. В конце дня вдруг получаю телеграмму: предлагалось явиться в политотдел армии. Для чего и по какому вопросу - из телеграммы не явствовало. Комиссар и политотдел дивизии тоже не помогли, лишь заявили, что, мол, вызывают, так надо ехать.

Может, для утверждения комиссаром полка, подумал я, но почему тогда в отдел агитации и пропаганды? Поломав голову, я не смог прийти к какому-то определенному выводу.

На второй день, оседлав лошадей, рано утром двинулись со связным в путь и во второй половине дня достигли цели. Явившись в отдел агитации и пропаганды, я встретил там уже знакомого мне подполковника Сазикова Федора Степановича, месяца полтора назад он приезжал в политотдел нашей дивизии и тогда же беседовал со мной на различные темы фронтовой жизни. Потому сейчас встретились мы скорее по-приятельски, чем по-военному; увидев меня, он обрадованно воскликнул:

А-а-а, Николай Иванович! Здравствуйте, здравствуйте! - Улыбаясь, крепко пожал мне руку: - А мы вас ожидали еще вчера.

Да, знаете, последнее время я нахожусь в тылу, и ваша телеграмма попала мне в руки только вчера во второй половине дня, поэтому вчера я прибыть никак не мог, - объяснял я.

Ну хорошо, хорошо. Пойдемте к генералу. - И он тут же повел меня к начальнику политотдела армии.

В большой комнате, перегороженной деревянным барьером, (это была канцелярия политотдела армии), за столами сидели немногочисленные сотрудники, стучали пишущие машинки, и, кажется, не замечая нас, все сосредоточенно работали. В дальнем углу за письменным столом сидел и тоже сосредоточенно работал начальник политотдела армии генерал-майор Емельяненко. Видел я его впервые. Это был слегка смугловатый южанин среднего возраста, крепко сложенный, выше среднего роста. Выглядел он молодо, бодро и далеко не истощенным. Никакой натянутости, чопорности и так называемой начальственности в нем не было. Наоборот, это был типичный партийный деятель, простой и доступный всем, с приятным и мягким характером.

Ну вот, прибыл тот самый батальонный комиссар, о котором мы с вами разговаривали, - доложил генералу подполковник Сазиков.

Вот и хорошо. Здравствуйте, товарищ батальонный комиссар! - Генерал энергично встал, вышел из-за стола и подал мне руку.

Здравия желаю, товарищ генерал-майор, - по-уставному ответил я.

Полагаю, вы уже договорились, - обращаясь к Сазикову, сказал генерал. - Ну что ж, идите устраивайтесь поудобнее и работайте.

Поняв, что меня хотят взять в аппарат политотдела армии, я поначалу растерялся. Перспектива работы комиссаром полка интересовала меня куда больше: работа с людьми, с массой солдат и офицеров, которых я любил и которые мне в этом тоже не отказывали, - среди них я чувствовал себя свободно и на месте. В больших же аппаратах работать не любил.

В них никогда не видно результатов твоего труда, там он растворяется, как мыльная сода, превращаясь потом в нечто усредненное. Я решил заявить о своем несогласии, но невольно впал в раздумья. Заметив это, генерал повернулся к Сазикову. Вскинул левую руку на уровень глаз и посмотрел на часы:

Вот что. Я сейчас уезжаю, а вы заготовьте приказ на товарища. Буду через два часа. - Повернулся и вышел.

Ну вот и все, - улыбаясь, сказал Сазиков. - Теперь пойдемте домой.

Когда вышли из канцелярии, подполковник заметил:

А вы знаете, что в армии отказываться от назначения не положено?

Я-то, скажем, не знаю, но откуда вам это известно, если вы, как кажется, находитесь в армии меньше моего?

Он усмехнулся:

Так говорят военные.

Ну, раз военные, то и быть по-военному!

Мы оба рассмеялись.

Аппарат политотдела

Мое пребывание в аппарате политотдела армии как раз совпало с целой серией радикальных мер партии, правительства и Верховного Главнокомандования, направленных на укрепление армии. Проведением этих реформ и мероприятий в жизнь - в основном непосредственно в войсках, и определялась работа политотдела армии в указанный период.

Официально мне было поручено наблюдение за армейской и дивизионной печатью, но практически я мало этим занимался. Кадры в армейской и дивизионной печати были достаточно подготовленные, профессиональные, и выпускаемая ими продукция была высокого качества. Кроме того, политотделы дивизий давали этой печати правильное идейно-политическое направление; только изредка приходилось отмечать некоторые шероховатости, отклонения от действительных событий или забвение на время того или иного участка работы.

Аппарат редакции и типографии армейской газеты был тоже немаленьким. В составе редакции было несколько квалифицированных журналистов, два писателя, один из них все же что-то писал, но другой, кажется, полностью дисквалифицировался и заботился больше о том, чтобы не пропали его сто грамм и не опоздать бы в офицерскую столовую. Разумеется, в редакции были также технические служащие, машинистки и младший обслуживающий персонал. Типография, хотя она и не производила никакой другой продукции, кроме армейской газеты, считалась тем не менее самостоятельным хозрасчетным предприятием с четырьмя-пятью рабочими и директором во главе. Она совершенно официально принимала заказы редакции армейской газеты и также совершенно официально отчитывалась о своей деятельности какому-то далекому и единственному хозяину. Это было наше своеобразное «промышленное предприятие», действующее на фронте, и выпускало оно такую продукцию, против которой никакое оружие врага не действовало.

Меня по-прежнему тянуло к войскам, на передовую, там, как правило, я и находился.

На базе нашей армии, которой в свое время, под Тихвином, командовал генерал армии Кирилл Афанасьевич Мерецков, были созданы штаб и политуправление Волховского фронта, поэтому оголенный штаб и политотдел армии пополнялись многими работниками. А в политотделе, кроме того, создавалась еще совершенно новая группа агитаторов, которая формировалась при нашем отделе агитации и пропаганды. Этот отдел был самым крупным, в нем было сосредоточено больше работников, чем в каком-либо другом.

Был у нас и свой Дом Красной Армии, который сокращенно назывался ДК. При ДК был небольшой, но неплохой ансамбль песни и пляски, особенно в нем выделялись два молодых цыгана-танцора и три девушки - студентки Ленинградского института физической культуры, и среди них - знаменитая Чижик из кинофильма «Фронтовые подруги». Удивительно, но эта маленькая, шустрая девушка с челочкой и в жизни была такой же, как в фильме. Впоследствии этот маленький коллектив ДК вырос в большой и разнообразный по жанру ансамбль, смотреть и слушать который было истинным наслаждением. Руководил этим коллективом опытный капитан.

Штрафные роты и батальоны

Первое важное мероприятие Верховного Главнокомандования, в котором мне пришлось участвовать, - организация и комплектование штрафной роты и заградительного отряда. Это было совершенно новое и, казалось бы, несвойственное нашей армии явление. Однако война вызвала к жизни и такой анахронизм. Конечно, созданные при армиях штрафные роты и при фронтах - штрафные батальоны ни в какое сравнение не идут с царскими арестантскими ротами или гитлеровскими штрафными, где людей забивали до смерти, морили голодом, унижали и всячески издевались над ними. Нет. В наших штрафных ротах и батальонах, хотя режим был и строгим, но в них ни в коем случае не допускались произвол, издевательство и унижение достоинства человека. Что касается вещевого и продовольственного довольствия, то, исключая сто граммов, они были такими же, как в обычных частях и подразделениях армии. Те из штрафников, кто искренне осознавал свою вину, здесь ее искупали. Каждый раненный в бою, проявивший мужество и стойкость, уходил отсюда полностью реабилитированным, а те, кто проявил героизм и отвагу, получали еще и ордена.

Первоначально штрафные роты комплектовались из рядовых и сержантов, проявивших трусость и неустойчивость в бою и осужденных военными трибуналами. Однако впоследствии в штрафные роты направлялись не только трусы, паникеры и осужденные трибуналами, которых становилось все меньше и меньше, большинство рот стало пополняться из тюрем и лагерей особого режима; в основном, это были деклассированные элементы и разного рода рецидивисты из уголовного мира.

Должен сказать, мне показалось довольно странным поведение этих людей. Несмотря на то что за плечами этих бандитов, воров-рецидивистов и грабителей числилось не одно убийство, не одна дерзкая воровская, грабительская или уголовная операция, - боя они боялись, как черт ладана. Я почему-то думал, что эти люди, должно быть, очень смелые, решительные и до безумия отважные, если шли на такие страшные преступления, как убить или под угрозой убийства ограбить человека.

Однако при первом же с ними знакомстве оказалось, что это самые подлые, самые низкие и самые ничтожные трусы, не достойные уважения - до чего же морально и политически опустошены эти люди! Мне приходилось беседовать со многими из них, но они, оказалось, очень боятся серьезных бесед, а еще больше - человеческого к ним отношения. Как только логикой беседы подводишь их к тому, что они вынуждены обратиться к собственному сознанию, они тут же вскакивали как ужаленные и кричали: «Э-эй, начальник, ты это куда загибаешь?!!» - и, отвернувшись, переставали тебя слушать. Вот уж поистине горбатые, которых только могила исправит. Жалкие это были люди. Они действительно не вызывали к себе никакого уважения. Это были люди без идеи, без цели, без воли и без Родины. Не было для них ничего святого.

Семинар пропагандистов

Повеяло ранней осенью. Под Сталинградом и в окрестностях Грозного шли ожесточенные бои. У нас же, напротив, наблюдалось какое-то непонятное затишье.

В сентябре меня вызвали в политуправление Волховского фронта на семинар. На этом семинаре особенно сильное впечатление произвел на меня один подполковник с какой-то украинской фамилией, который, собственно, и был фактическим руководителем семинара от начала его и до конца. Поразил он меня своей исключительной и в то же время совершенно внятной способностью буквально на ходу анализировать и тут же определяться с действием по конкретной газете и ее материалам. Ему достаточно было окинуть взглядом ту или иную газету, и он сразу же замечал ее основные достоинства и отрицательные стороны как в оформлении, расстановке материала, так и в содержании газеты в целом. По нескольким номерам газеты он довольно легко и определенно замечал степень влияния и руководства газетой со стороны издательства, связь газеты с читателями и т. п.

Это был действительно знаток своего дела, которое он, очевидно, любил и которому отдавал всего себя без остатка. И насколько он был высок в своем профессиональном развитии, настолько же он был прост и скромен в общении с людьми, с товарищами по работе. В личных разговорах и беседах он был настолько внимательным и близким, что, казалось, с тобой говорит родной отец, желающий тебе помочь всем, чем он только может. Как руководитель семинара он подолгу задерживался в каждой секции и как-то незаметно включался в обсуждение того или иного вопроса - и сразу чувствовалось, как он умело, не выпячивая себя и не навязывая своих взглядов, выводов, замечаний и предложений, ведет секцию к определенно сформулированной мысли.

Логика его бесед была настолько простой и ясной, что не понять ее или оспорить было совершенно невозможно. В своих беседах с нами он особенно делал ударение на том, чтобы газеты подавали материал подробно и аргументированно, чтобы, прочитав его, солдаты и офицеры черпали из него руководство для себя, учились на нем, подражали описанным героям.

Мало назвать героя по имени и отчеству, - замечал он, - нужно, чтобы журналист поподробнее, но без излишеств, рассказал о самом подвиге, об условиях и обстановке, в которых был совершен поступок, и тех мыслях и чувствах, которые владели человеком в момент свершения.

Но ведь это же самому журналисту надо быть героем, чтобы столь глубоко и всесторонне описать его, - шутили мы.

В какой-то мере - да, - отвечал подполковник. - Нельзя же писать о герое, ничего не зная о нем. Такой герой и его подвиг скорее были бы похожи на малозанятную назидательную небылицу, нежели на подлинный героизм, что только оттолкнуло бы читателей.

На заключительном совещании присутствовало почти все командование фронта. Выступил и начальник политуправления фронта, носивший тогда звание подполковника. Это был сравнительно молодой человек, быстро выросший до высокой должности, а вернее, просто назначенный какой-то властной рукой. Его краткое выступление на совещании не произвело на меня впечатления. Я считал, что начальником политического управления фронта должен быть крупный политический деятель, а этот был, скорее, похож на начинающего работника, боящегося как бы не промахнуться, не оступиться, после каждого абзаца он вопрошающе смотрел на слушателей, будто спрашивая: «Ну как? Правильно я сказал? Не ошибся?» В его выступлении не чувствовалось твердости, авторитетности руководителя, партийного деятеля.

Совершенную противоположность ему представлял командующий фронтом армии Кирилл Афанасьевич Мерецков. Мне он понравился, как говорится, с первого взгляда. В нем было все необходимое для крупного военачальника. Внешний, полный достоинства и уверенности, вид. Четкая целенаправленная речь. Властное, но тактичное поведение. Такого командующего слушаешь, ему веришь, за ним идешь.

Упразднение института комиссаров

Не успел я обобщить материалы семинара, составить для себя программу действия, как был получен Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об установлении полного единоначалия и упразднения института военных комиссаров в Красной Армии». Это мероприятие советского государства, конечно, не упало с неба и не являлось чьей-то выдумкой, хотя поначалу и ошарашило нас своей неожиданностью и дерзкой новизной. Год с лишним войны показал, что институт военных комиссаров в нашей армии изжил себя, уже не является необходимостью и не диктуется, как прежде, жизненными интересами страны. Стало ясно: на нашего командира теперь вполне можно положиться и, с другой стороны - потребовать от него всей полноты ответственности за все стороны жизни и деятельности части или соединения, в том числе и за идейно-политическое и морально-этическое состояние воинского состава.

Командирам полков, бригад и выше теперь предоставлялись большие права не только в области дисциплинарной практики, но и поощрений, вплоть до награждений солдат, сержантов и офицеров орденами и медалями. Этим же Указом вводились единые воинские звания. Теперь из батальонного комиссара я превратился в майора. Вслед за этим был введен новый порядок принятия воинской присяги и положение о Боевом Красном Знамени воинской части.

Эти мероприятия партии, правительства и Верховного Главнокомандования потребовали от политорганов большой и кропотливой работы в войсках. Пробыв пять-шесть дней в политотделе, едва успев обобщить материалы и сдать их начальнику, мы снова и снова шли в армейские части и соединения.

Ночное путешествие

Затянувшаяся осень 1942 года вымещала - за что?! - свою злость на нас, поливая почти беспрерывными холодными дождями; по неделе и больше солдаты на передовой не видели солнца и почти не высыхали, одежда была постоянно мокрой, а плащ-палатки настолько промокли и задубели, что годились на бубен. Окопы и особенно ходы сообщений были залиты дождевой водой, и если из окопов ее все время вычерпывали, то в ходах сообщений она стояла местами выше колен, а постоянная ходьба превращала почву в жидкий глинистый раствор. В более низких местах эта жижа иногда доходила почти до пояса, и хорошо, если немцы не стреляли, а если в таком месте попадаешь под обстрел, то мало, что бредешь в этой жиже, приходится еще и окунуться в нее.

Благо - наша родная спасительная русская шинель! Подсушишь малость, потер ее, похлопал, почистил - и она опять прежняя. А чтобы жижа не попадала в сапоги, мы обычно заматывали верхнюю часть голенищ обмотками - тогда смело бреди куда хочешь.

Под Киришами теперь и наши, и немецкие окопы проходили по открытому полю. КП рот и батальонов располагались тут же или в непосредственной близости от передовой, в зоне артиллерийского и минометного огня. Пробираясь к КП в эту осеннюю непогоду, я иногда думал: многие писатели и поэты воспели знаменитые белые ночи, но приходилось ли им бывать в этих и подобных местах Ленинградской области в дождливую осеннюю ночь? Видно, не приходилось. О, если бы они здесь побывали в такую вот пору! Я уверен, они нарисовали бы картину и о «черных» ленинградских ночах, но только куда более мрачную, чем Дантов ад.

В одну из таких ночей я пробирался к командному пункту полка. Было светло, когда выходил, и я отказался от связного в дивизии, поскольку сам знал здесь каждую лежневку, каждую дорожку, даже тропинку. Но, когда я отошел от КП дивизии километра на три-четыре, густые черные тучи затянули небо и пошел мелкий, но частый дождик, превратившийся затем в обложной проливной дождь. Темнота надвинулась неожиданно, а предстояло пройти еще несколько километров.

Накинув на голову капюшон плащ-палатки, полтора-два километра я миновал сравнительно успешно: видел под ногами деревянный настил и мог уверенно ступать на заранее намеченное бревно, кое-что еще видел и вокруг себя. Но чем дальше я продвигался, тем глубже вползал в темноту. Дождь еще более усилился, и темень плотно обступила меня. Я перестал различать что-либо под ногами и вокруг, временами даже приходила мысль: не ослеп ли я? Однако, протирая глаза от дождя и пота, я убеждался - глаза на месте. Почему же я ничего ими не вижу? Продвигаясь вперед, я пользовался теперь лишь зрительной памятью. Я хорошо помнил, где лежневка должна поворачивать и где, то есть через какое примерно расстояние, уходят от нее тропинки и ответвления. Будто слепой, я шел, стуча сапогами по бревнам, опираясь на сухую суковатую палку. Временами я сбивался с дороги, но тут же ощупывал ногами и палкой вокруг себя и по различным предметам определял свое местоположение и направление дальнейшего пути.

Время приближалось к двадцати двум часам, уже пора было сворачивать. Здесь, неподалеку от лежневой дороги, располагались тылы полка, я должен обойти их и выйти на небольшую полянку, за которой в густом бору и находится командный пункт.

Свернув с лежневки, я сразу оказался в какой-то луже. Вода доходила чуть не до колен, и я инстинктивно схватился за голенища: подтянуть повыше, не почерпнуть воды. Но дальше так идти рискованно - наберешь воды. Я рванулся обратно к лежневке, нащупал выступающее бревно, сел и, достав из полевой сумки обмотки, принялся обертывать верхнюю часть голенищ и колени. Ну вот! - теперь мне и море по колено. Я смело пошел дальше.

Пройдя несколько сот метров, я оказался в густом лесу. Палка теперь была не нужна, только мешала, цепляясь за ветки деревьев, забросил ее, вытянул вперед руки и, как слепой, шел между деревьями, отводя ветки в сторону. Куда я шел - трудно сказать. Если раньше основным ориентиром мне служила лежневка, резко отличавшаяся от всех других примет, то теперь все мои ориентиры-деревья были похожи одно на другое и в темноте определиться по ним стало невозможно. Но идти необходимо, не будешь ведь ночевать, стоя под дождем, тем более где-то рядом находится КП. Теперь я двигался, ориентируясь только по памяти и ветру. Внезапно мои руки уперлись во что-то мягкое - шерстистое, живое и теплое. Прямо в ладоши мне дохнула и захрапела лошадь. Испуганно отскочив от нее, я тут же натолкнулся на вторую. Но эта спокойно, без нервных всхрипов отступила в сторону.

Почувствовав присутствие человека, вокруг зафыркали другие лошади. Я остолбенел и совершенно растерялся. Но постепенно пришел в себя и принялся соображать, где нахожусь. Стало ясно, что я несколько отклонился вправо и попал в расположение тыла полка. Что небольшая беда. Теперь меня занимал вопрос, как благополучно выбраться из этого лошадиного окружения, ведь я по-прежнему ничего не видел; кромешная тьма вокруг не прояснялась, а в таком мраке я мог натолкнуться на какую-нибудь строгую и пугливую лошадь, и она тут же прикончит или покалечит меня, как неопытного и глупого щенка; а как лошади бьют задними копытами, я не раз видел и сам испытал в детстве и молодости - волки, и те опасаются нападать на лошадь сзади; а есть еще и такие лошади, которые кусаются, как собаки. Я стоял неподвижно, боясь даже шевельнуться. В расположении этого тыла я был весной; летом, проходя мимо, видел, что коновязи тянутся с востока на запад, а мне нужно отсюда на северо-запад, следовательно, необходимо нащупать коновязь и потом по ней ориентироваться.

Не сходя с места, я стал разговаривать с лошадьми: «Тпру, тпру, тпру, приймись!..» - и, выставив руки, нащупывать коновязь. Но, двигаясь в темноте в неопределенном направлении, я мог нечаянно попасть руками прямо в рот кусачей лошади - тогда прощайте пальчики. Нет! Этого допускать не следует. Вспомнил, что вторая лошадь, о которую я толкнулся, смирно отступила. Значит, с ней смело можно заводить знакомство. Повернувшись, я обласкал ее, нащупал повод и по нему добрался до коновязи.

Но где, с какой стороны я стою? Куда мне отсюда идти - вправо, влево, вперед, назад? Определить стороны света было не по чему. Карманный фонарь и компас я не захватил с собой, а ветер совершенно стих, и дождь не хлестал, не сек, а просто лил - по нему тоже не сориентируешься. Я стал восстанавливать в памяти свой путь - от самой лежневки до того места, когда я уперся руками в лицо лошади. Выходило, что до лошадей я шел с юга на север. Теперь мне следует пройти по коновязи вправо до ее конца и оттуда, повернув направо, идти на северо-запад.

Пробравшись под шеями лошадей до конца коновязи и сделав пол-оборота вправо, я смело зашагал вперед. Через непродолжительное время я был уже на КП полка.

Беседа с бывшим комиссаром

На КП мне, особенно сейчас, делать было нечего, работу в полку я откладывал на заключительную часть своей командировки. Сейчас моим основным заданием было проверить ротные партийные организации и выяснить, как они скомплектованы: как расставлены коммунисты в роте, как они проводят партийно-массовую работу, оказывают ли влияние и какое на свои роты, как ими руководят парторги и многое еще. И так как передовая здесь проходила по чистому полю, соприкасалась очень близко с немецкими окопами и хорошо просматривалась противником, нужно было торопиться, чтобы попасть на передовую до рассвета. Всякое сообщение здесь происходило только ночью, и вовсе не потому, что днем оно было опасно, а главным образом потому, что нельзя было показать врагу свои пути сообщения, иначе противник, пристреляв их днем, и ночью не даст нам покоя; более того, мы ведь и сами чаще всего брали «языков» на их же путях сообщения. Пути сообщения или, как их принято называть, коммуникации - это вены, по которым течет вся армейская жизнь на фронте. Перережьте хотя бы одну из них - и вы нанесете существенный урон врагу.

В полку, несмотря на глубокую ночь, застал кипучую деятельность. Штаб был весь на ногах, бодрствовали почти все, за исключением сменившихся дежурных. Начальник штаба давал своим помощникам указания, те уходили, возвращаясь с докладами. Я вышел на улицу. На опушке леса стояло несколько походных кухонь, вокруг толпились разносчики пищи со своими термосами и вещмешками. Здесь же стояли подводы, груженные продовольствием и боеприпасами, с которых старшины получали снаряжение для своих рот. Единственным источником света были открытые дверцы котлов походных кухонь, в которых ярко горели дрова, веером разбрасывая свет в черную тьму. С помощью этого света тут же оформлялись документы.

Да!! Осенние ленинградские ночи... Какие же они черные! Полюбовавшись этой ночной суетней, я зашел в блиндаж командира полка и его заместителя по политчасти. Оба они были мне хорошо знакомы. Замполитом здесь был уже знакомый нам бывший комиссар полка подполковник Коровенков. Солидный сам по себе, он и по характеру был человеком покладистым и уравновешенным, в деле - стойкий, смелый и мужественный. В полку он пользовался неизменным авторитетом.

Правильно поняв суть и направленность реформы института военных комиссаров, он быстро перестроил свою работу, так что в полку этого почти не заметили. Его авторитет и влияние в полку остались прежними. Зато теперь он имел куда больше возможностей для работы с партийными и комсомольскими организациями, мог уделять больше внимания политическому воспитанию солдат и офицеров, теперь он имел больше времени для работы над военной, политической и художественной литературой, и вообще он имел теперь гораздо больше возможностей для политической работы, чем прежде.

Будучи комиссаром, я так же нес всю полноту ответственности за эту работу, но в дополнение к этому я еще отвечал, наравне с командиром, и за боевые действия, и за сам боевой приказ, над которым нередко просиживал ночами, - говорил подполковник Коровенков.

Все это верно, но разве Указ Президиума Верховного Совета освобождает вас от ответственности за боевые действия полка? - спрашивал я.

Нет конечно. Я бы сказал, даже наоборот. Но все дело в том, что теперь я несу ответственность за боевые действия лишь морально, тогда как прежде я нес эту ответственность наравне с командиром не только морально, но и юридически. А это не все равно. Теперь я не подписываю приказ наравне с командиром, как прежде. В силу этого у меня появилось больше свободного времени и, откровенно говоря, я этой реформе только рад, - заключил подполковник.

Беседуя со мной, подполковник Коровенков почему-то морщил нос, то и дело оглядывался по сторонам и время от времени к чему-то принюхивался. Он был некурящий, и обоняние у него было развито. Я же, замечая его беспокойство, совершенно ничего не ощущал. Наконец он встал и, глубоко потянув носом в себя воздух, произнес:

Что за комедия? Откуда это у нас тянет конским потом?

Понюхав свои руки и висевшую на вешалке плащ-палатку, я покраснел до ушей и вынужден был сознаться, что виновником неприятного запаха следует считать меня, и тут же коротко рассказал историю неожиданной ночной встречи с лошадьми в тылу полка.

Слушая мой рассказ, командир и его заместитель по политической части хохотали до слез.

Так, - говоришь, - лошади устроили тебе довольно теплый прием? - потешался Коровенков. - Ну, брат, считай, тебе повезло, что не встретился с нашей пегой кобылой, на которую ездовой жалуется чуть не каждый день - изорвала на нем зубами уже две шинели, а на днях оторвала последнее ухо шапки-ушанки. Вот бы ты попался ей ночью. Она бы разделала тебя под орех, - и снова по-детски захохотал.

Да, хорошо же вам смеяться, - отшучивался я, - интересно бы на вас посмотреть, какой вы имели вид, оказавшись в моем положении.

Тем временем ординарец подал чай. Я вышел из блиндажа, снял обмотки с колен, нащупал в темноте рукомойник под густой елью и тщательно вымыл руки с мылом. Темнота по-прежнему висела черным ковром. Дождь почти перестал, лишь изредка проносился мелкой моросью. С юго-востока временами начал подувать небольшой ветерок, играя темными вершинами леса. Вздрагивая, деревья сбрасывали с себя мириады капель, обдавая ими всех, кто пытался под ними укрыться. Повара и старшины по-прежнему хлопотали возле кухонь и повозок. Огнем из открытых дверок котлов все так же освещался небольшой дворик, образованный из подвод и самих кухонь. Разносчики пищи уже заканчивали приемку, торопливо завинчивали термосы, прочно завязывали вещевые мешки, доверху набитые хлебом, солью, сахаром, маслом, водкой, консервами и прочей снедью.

За чаем я постепенно осмотрелся в блиндаже. Он был разделен на три части: приемную и две спальни. Пол и стены ошелеваны, потолок подшит фанерой. Было сухо, чисто, тепло и уютно. На столе, за которым мы сидели, стояла настольная электрическая лампа с зеленым абажуром, ярко освещая поверхность стола, покрытого плотным голубым листом бумаги. Отраженный голубоватый свет мягко заливал всю приемную. Фронтовой быт заметно хорошел.

Проверка ротных парторганизаций

Позавтракав и поблагодарив гостеприимных хозяев, я быстро оделся и вместе с группой разносчиков отправился на передовую. Под утро ветер начал усиливаться, разрывая черные тучи на клочья, в просветах стали появляться звезды, и темнота стала меняться, преображаясь в светлую серую мглу. Заблестели многочисленные после дождя лужи. Лишь оставшийся позади лес стоял неприютной темной стеной.

Выйдя из леса, мы некоторое время шли открытым полем. Потом спустились в овраг, который становился тем шире и глубже, чем ближе подходил к Волхову. Из этого оврага ход сообщения вел к передовой линии, в гору, и вода минувшего дождя еще текла по нему бурным потоком нам навстречу.

Шлепая по воде, часто оскальзываясь, мы молча двигались один за другим, как хунхузы в горном ущелье; дно хода сообщения было настолько скользким, что не упасть здесь мог только искусный эквилибрист, мы же, поскальзываясь, хватались за глинистые обочины, и руки наши были почти до локтей в глине, а пальцы слепило холодной, липкой грязью.

В пять часов утра мы уже были в 3-й роте 2-го батальона. Из окопов и огневых точек солдаты выплескивали воду. Над блиндажами медленно вился сизый дымок. Там поочередно отдыхали и обсушивались сменявшиеся с дежурства бойцы. На передовой стояла тишина. Солдаты, кажется, уже по привычке, переговаривались вполголоса, ведь до окопов противника здесь не далее сорока - пятидесяти метров. Вообще же, немцы теперь занимали в Киришах очень маленький плацдарм - вокруг моста и химкомбината. Но как же они загородились!! В два ряда лежала «спираль Бруно», за ней - рогатки с колючей проволокой, затем МЗП, а у самых окопов возвышался густо перевитый колючей проволокой забор.

К тому же все это расстояние до предела было насыщено разного рода минами и «сюрпризами». Впереди наших окопов я не заметил никаких заграждений, что давало гитлеровцам возможность делать ночные вылазки.

Беседуя на эту тему с солдатами и офицерами, я замечал на их лицах эдакую легкую ироническую улыбку:

Да где уж им вылазить?! Боятся, как бы мы к ним не полезли! Вон как обгородились, видали? Третий месяц здесь сидим, а что-то не замечали, чтоб немцы к нам лазили.

Наоборот, наши разведчики иногда лазят к ним, да тоже без толку, - возражали мне собеседники.

Эта самоуверенность, даже бахвальство очень мне не понравились, и я резко изменил тон и саму тему беседы.

Беспечность на войне - величайшее зло, а зазнайство - недопустимый порок. Вы стали забывать, какого жестокого, хитрого, коварного и вероломного врага перед собой имеете, - упрекал я солдат и тут же рассказал, к чему привела подобная же беспечность, допущенная на плацдарме за Волховом летом 1942 года, в результате которой могла погибнуть вся рота, если бы не отважный поступок молодого солдата Шарапова. И заключил: - Никогда не кладите врагу пальцы в рот, обязательно откусит.

Только опираясь на живые и многим известные факты из фронтовой действительности, удалось несколько поколебать эту недопустимую беспечность. Солдаты мало-помалу стали осознавать свою ошибку и, соглашаясь со мною, давали обещание исправить ее, повысить бдительность. Тема повышения бдительности и боевой активности стала затем ядром большого разговора на собраниях ротных партийных и комсомольских организаций.

Численность стоявших в обороне рот была небольшой. Да, собственно, большому числу людей здесь и делать было нечего.

На нашем фронте в течение 1942 и 1943 годов фашистам приходилось только обороняться. Начиная с прорыва блокады Ленинграда у Синявина, их повсюду теснили. Лишь в редких случаях, на отдельных участках они пытались улучшить свои позиции, но и тут успеха не имели. Сейчас же гитлеровцы вели себя довольно мирно и старались ничем нас не огорчать.

Основные события в это время по-прежнему разыгрывались на юго-востоке страны, в районе Орджоникидзе - Грозный и под Сталинградом. Здесь шла величайшая битва, исход которой трудно было предсказать.

Самые упорные и кровопролитные бои шли теперь на улицах Сталинграда. Ни о каких тактических и стратегических планах Верховного Главнокомандования нам тогда, разумеется, ничего не было известно. А именно об этом нас и забрасывали повсюду вопросами.

Но что мы могли сказать тогда, если наши войска на юго-западе страны еле-еле сдерживали натиск врага? Ссылаясь на военную тайну, мы деликатно уходили от этих вопросов. Пользуясь уже надоевшими установками, мы продолжали говорить, что в настоящее время ведется линия на изматывание сил противника в оборонительных боях, чтобы, собравшись с силами, перейти затем в решительное наступление. Но в это уже мало кто верил. Мы, и конечно не только мы, не подозревали тогда, что говорим людям правду, что силы для решительного наступления уже готовятся. В этих мучительных беседах проходили у нас ночи напролет в теплых и душных блиндажах на передовой.

Парторг роты Телегин

Хотел я проведать еще две роты, 1-ю и 2-ю, но пришлось выбирать, так как время уже не позволяло посетить каждую. 2-я рота занимала более выгодные позиции, и у нее были хорошие подходы и связь, и я поспешил в первую, которая занимала позиции на самом левом фланге и упиралась почти в самый берег Волхова.

Командный пункт этой роты располагался на высоком склоне, с которого открывался широкий вид на Волхов и далекие просторы левобережья вверх по Тигоде - одному из притоков Волхова, где еще хозяйничали немцы. Слева через луг стоял темный, густой бор, подходивший к самому берегу могучей реки. За бором располагалась среди кустарников батарея артиллерийского полка.

Еще с утра подул резкий, порывистый северо-восточный ветер, он усиленно гнал мутные облака, и к полудню тяжелые тучи затянули все небо. Временами проносился мелкий и холодный дождь, переходивший иногда в ледяную крупу. Стало холодно и сыро, темновато и неуютно. Ветер против течения поднимал на реке высокие волны, временами срывая верхушки, брызгами выбрасывал их на берег. Волхов шумел, волновался, пенился, бился о берега, словно сказочный богатырь. Река приобрела какой-то суровый вид, вода потемнела. Такая погода в сочетании с затишьем на передовой уводила мысли далеко от войны, солдаты ходили вялые, сидели в окопах и блиндажах нахохлившись. Нетрудно было догадаться, где они сейчас мысленно бродят.

Приближалась вторая военная зима. Тяжелая для всех, она кажется во сто крат тяжелее солдату в окопе, у которого к тому же где-то живет семья: жена, дети, старики. Как они вступают в зиму? Запасли ли хлеба, овощей, продуктов, есть ли теплая обувь, одежда? Может, они все еще обивают пороги - хотя и редко, но встречаются еще бездушные чиновники и бюрократы. Ох! как тяжело отражалось на моральном состоянии солдат и офицеров изредка проявлявшееся бездушие и невнимание к их семьям.

Парторг роты старший сержант Телегин оказался на редкость активным и деловым коммунистом. Партийная организация под его руководством жила полнокровной жизнью. Все коммунисты имели те или иные партийные поручения. Боевой листок роты здесь выходил часто, хотя и нерегулярно. В нем можно было прочесть и о личном счете снайперов, и о ночной работе пулеметчиков, увидеть смешную карикатуру на завшивевшего немецкого вояку, и советы, когда лучше чистить оружие, и многое другое. Словом, рота не скучала, а партийная организация не бездействовала. Обходя боевые посты и огневые точки, я вдруг заметил, что на каждой из них висели либо у входа, либо просто укрепленные на стене окопа, или прикрепленные на двух палках - различные политические призывы и разного рода военные афоризмы, аккуратно выжженные на небольших дощечках, вытесанных топором из полена. Меня это сильно заинтересовало, и я попросил парторга рассказать, как они это делают.

Да вот, как-то сидим в дождь, - начал парторг, - кто дремлет, кто тяжко вздыхает или задумался. Но нам-то, коммунистам, вешать головы и почивать на лаврах не положено! Думаю, чем бы занять людей? Говорю:

Вот живем мы хотя и на передовой, а неплохо было бы и нам иметь в блиндажах, на постах и огневых точках настоящие лозунги и всякие там призывы, чтобы они всегда напоминали нам о наших задачах и обязанностях, о долге воина и тому подобное.

Ну, меня поддержали.

Но где их достать, эти лозунги? А кроме того, бумажные тут не годятся, они тут сразу раскиснут. Вот коммунист, товарищ Завсеголова, и говорит:

А ежели написать лозунги на дощечках?

Опять же, красок у нас нет никаких.

Так мы в тот раз ни к чему и не пришли. Долго я ломал голову над этим вопросом. Потом обозлился и говорю:

А почему это я один должен думать? У нас в роте одиннадцать коммунистов.

И я тут же раздал партийные поручения всем коммунистам. Товарищу Завсеголова поручил натесать дощечек, товарищу Корнееву подобрать лозунги и призывы, а товарищу Пушталову написать лозунги. Пушталов сначала запротивился, говорит:

Чем я буду тебе писать, гвоздем, что ли?

Я ему в шутку и сказал:

Ну, если ты мастер писать гвоздями, так и напиши ими.

Он вдруг задумался, а потом и говорит:

А знаешь что, парторг? Можно писать и гвоздем. На дереве-то ведь можно выжечь буквы?

Можно, - говорю.

И Пушталов охотно взялся за это дело. Потом ему стали помогать другие, в том числе и беспартийные товарищи, и вот так у нас появились лозунги, призывы и всевозможные военные афоризмы. Как я уже сказал, в этой работе активное участие принимали и многие беспартийные товарищи. Среди них оказалось очень много энтузиастов, эрудитов и просто широко образованных людей, которые сами приходили нам на помощь.

Это хорошее начинание у вас. Его следует передать и в другие роты, - поддержал я.

«Кто здесь командует?»

Закончив работу в ротах, я зашел на командный пункт батальона. Заместитель командира батальона по политической части Блохин встретил меня как-то недружелюбно. Он был почему-то мрачным и, кажется, на кого-то зол. На мои вопросы отвечал нервно, отрывисто. По всему было видно, что он чем-то недоволен, хотя, правду говоря, его редко можно было видеть довольным, вечно он на что-то брюзжал.

Правда, когда он был комиссаром, выглядел он совсем иначе, куда более бодро и даже заносчиво, а в батальоне - так просто «царь и бог»; на совещаниях или семинарах в полку, а тем более в дивизии - всегда ведущий оратор. Теперь же его словно подменили.

Осторожно, чтобы не задеть самолюбия и властолюбия Блохина, я стал выяснять причину такого его пасмурного состояния, но Блохин подчеркнуто делал вид, что он вообще ни с кем не хочет разговаривать, только изредка, отвернувшись и безнадежно махнув рукой, тянул:

Э-э, да что тут говорить... - опускал голову и, уставив глаза в точку, сидел молча.

Разговор явно не клеился и, чтобы не стеснять раздосадованного замполита, я собрался уходить.

Уйду я с этой работы! - неожиданно проговорил Блохин. - Подам рапорт и буду просить командную должность. Что я хуже буду командовать, что ли?! - Встал и вопросительно посмотрел на меня.

Да, пожалуй, роль командующего для вас более подходит, а в политработники вы явно не годитесь, - иронически заметил я.

Блохин вспыхнул, но тут же смутился. Посмотрел мне в глаза, отвернулся и тихо сказал:

Не могу я, понимаете, не могу! - Смолк ненадолго, резко вдруг повернулся и чуть не во все горло закричал: - Я имею образование не меньшее, чем любой командир! И командовать могу не хуже любого из них! Не хватало еще, чтобы мне заявляли: «Кто здесь командует?»

Только теперь я понял, что Блохин все еще никак не может поделить власть с комбатом.

Немало появилось подобных комиссаров и отдельных командиров, которые после Указа о единоначалии не могли поделить между собой власть, нанося определенный вред делу. Политотделам пришлось потратить немало труда, прежде чем удалось донести до каждого понимание Указа и воспитать правильные взаимоотношения между командиром и его заместителем по политической части.

Новая присяга

На командный пункт полка я вернулся утром, когда солнце уже выглядывало из-за вершин леса, плавя легкий иней утреннего заморозка, припудривший деревья. Небо очистилось от свинцовых туч, северо-восточный ветер почти затих, напоминая о себе лишь легким покачиванием вершин.

В полку готовились к торжественной церемонии по случаю принятия Боевого Красного Знамени полка и нового текста военной присяги. Оркестра в полку тогда не было. В первый год войны было не до оркестров. Напрягая все силы, мы тогда еле сдерживали бешеный натиск врага, и я даже не помню, когда и где были сданы на хранение музыкальные инструменты полков и дивизии, или, быть может, они так же, как и множество защитников Родины, погибли.

Из штабного блиндажа на поляну был вынесен большой, на крестовинах, стол, затянутый алой скатертью. На столе поставили массивный чернильный прибор из хрустально-чистого небьющегося стекла; этот брус стекла, подобранный возле разбитого самолета, был сделан каким-то искусным фронтовым мастером, который изобразил в нем крепость с двумя башнями. Тут же лежала и ручка с пером, сделанная, очевидно, тем же мастером и из того же материала. А рядом с чернильным прибором возвышалась стопка бумаг с текстами присяги.

Через всю поляну в четыре шеренги выстроились свободные от дежурства солдаты и офицеры полка. Командир полка и его заместитель по политчасти стояли возле стола, группа штабных офицеров сразу за ними.

Поднявшееся выше солнце стало ласково пригревать, залив своим ярким светом поляну, на которой готовилась торжественная церемония. Аккуратно одетые в добротную полевую форму, подтянутые и гордые, стояли солдаты и офицеры, ожидая начала церемонии. Впереди шеренги стояли разведчики и автоматчики с автоматами на шее.

Начальник штаба, выскочив из блиндажа, о чем-то тихо доложил командиру полка, а тот, склонившись к своему заместителю по политчасти, тоже о чем-то сообщил ему, и они тут же, отступив влево, оба вышли из-за стола вперед. В это же самое время из штаба вынесли Красное Знамя полка.

Товарищи офицеры! Под знамя, смирно! - скомандовал командир и, не отнимая правой руки от головного убора, строевым шагом пошел навстречу знамени.

Встретив знамя, командир, преклонив правое колено, взял свисавший перед ним конец знамени и поцеловал его. Встав рядом со знаменем, он вернулся к столу. Знаменосец, увешанный орденами, с двумя ассистентами, подойдя к столу, сделал поворот кругом и встал лицом к строю. Все замерли в торжественном молчании.

Заместитель командира полка по политической части произнес краткую речь, разъяснив при этом положение о Боевом Красном Знамени полка и значение нового текста присяги. После этого командир полка подошел к столу, взял текст присяги и громким голосом перед лицом всех солдат и офицеров прочитал: «Я, сын трудового народа...»

Прочитав до конца весь текст, он взял ручку, осторожно обмакнул перо и подписал присягу. То же повторили замполит полка и все офицеры штаба. Затем начали по порядку подходить строевые офицеры, старшины, сержанты, а за ними и все солдаты. Они так же брали со стола листочек с текстом присяги, громко читали его. Затем подписывали и, гордые, возвращались в строй.

ЯНВАРЬ - ОКТЯБРЬ 1943 Новая форма и новое название нашей армии. Погоны. «Дикая» огневая точка. Март 1943. Дрезина командующего. Расстрел. Фронтовые парадоксы. Генерал действует. Узкое совещание. Разговор в редакции. Дело разведроты. Михаил Иванович Калинин. Нас преобразуют в

Из книги Трагедия казачества. Война и судьбы-1 автора Тимофеев Николай Семёнович

В ПОЛИТОТДЕЛЕ КОРПУСА. НОЯБРЬ 1943 - МАЙ 1945 Поиски места назначения. «Отдать вас под суд?..» Новые коллеги. Встреча на концертеПоиски места назначенияВ тот день мне предстояло проделать большой и трудный путь, за одни сутки нужно было пройти более ста километров и разыскать

Из книги Мне повезло вернуться автора Шейнин Артем Григорьевич

Глава VII. КАЛИНИН - РЖЕВ (октябрь 1941 - октябрь 1942 г.) 1. Эвакуация Большинство беженцев из нашего посёлка остановилось в деревне, расположенной в трех-четырех километрах от окраины города. Прибывшие на следующий день рассказали, что немцы вошли в посёлок 16 октября.Вскоре

Из книги КГБ шутит... Афоризмы от начальника советской разведки автора Шебаршин Леонид Владимирович

Гардез (август - октябрь 1984 года) Прибытие в бригаду осталось в моей памяти как бредовый, горячечный сон. Густое, колеблющееся марево над взлеткой, устланной рифлеными железными листами. Мы, неуверенной толпой бредущие в этом мареве в сторону клуба. И мечущиеся, словно

Из книги Храброе сердце Ирены Сендлер автора Майер Джек

ОКТЯБРЬ 1996-го - АВГУСТ 1997 года Если государственное учреждение не поражено коррупцией, значит, оно никому не нужно.Дебатируется вопрос: что морально оправданнее - грабить Отечество или продать его иностранцам.Пресвятая деза!Премьер сказал, что он был далек от мысли...

Из книги Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе автора Бретхольц Лео

Глава 21 Теплая ванна Варшава, январь 1943 – октябрь 1943 После январского восстания в гетто отключили последние телефонные линии, и из средств связи остались только письма (ненадежно), курьеры (опасно) и устные сообщения (возможны неправильные интерпретации). В гетто

Из книги От Алари до Вьетнама автора Вампилов Базыр Николаевич

9 ДРАНСИ (октябрь 1942) Лагерь в Дранси, отдаленный от Ривзальта более чем на тысячу пятьсот километров или на четыре дня пути в переполненном товарном поезде, был «комнатой ожидания» перед Аушвицем. Сам по себе Дранси являлся мрачным рабочим пригородом на северо-востоке

Из книги Судьба ополченца автора Обрыньба Николай Ипполитович

Ярослав Гашек в Политотделе 5-й армии Разгромив интервентов и колчаковцев в Сибири, 5-я армия вошла в Иркутск. Здесь расположился ее штаб и Политотдел.Заместителем начальника Политотдела и начальником его Интернационального отделения был автор всемирно известного

Письма жене из партизан. Октябрь 1942 - август 1943 1Кон. октября - нач. ноября 1942Милая, дорогая Галочка!Пишу в надежде, что хоть одно письмо ты получишь.Я сейчас нахожусь в Белоруссии, в одном из партизанских отрядов. Бежал из плена, отсидел несколько месяцев. В октябре 1941 г.

Из книги автора

ОКТЯБРЬ 1797 - АВГУСТ 1806 Человек родится в мир равен во всем другому. Радищев. Восемнадцать крепостных душ… Это и много и мало. Много, потому что это восемнадцать живых людей, каждый из которых - мир, полный мыслей, чувств и ощущений. Мало, потому что души эти жили среди

Из книги автора

АВГУСТ 1826 - ОКТЯБРЬ 1827 Когти у них такие крепкие, длинные и острые, что никто, будучи схвачен ими, уже не вырвется. Рабле. Ночь была черна как сажа. Пахло гарью - вокруг Петербурга горели леса. До Парголова тащились около трех часов. Станционный дом сверкал огнями. Повозки

Из книги автора

Глава четвертая Июнь 1942 - Октябрь 1942 В первые дни мая 1942 года, приблизительно в то время, когда немцы проводили массовые акции по уничтожению евреев в Лиде, братья решили перевести своих родственников в небольшой лес возле Станкевичей. Для Тувьи, Асаэля и Зуся это не

Из книги автора

Глава пятая Октябрь 1942 - Февраль 1943 Гитлеровская идея «окончательного решения еврейского вопроса» реализовывалась стремительными темпами. Убийства теперь совершались в лагерях смерти - за один август 1942 года более 200 тысяч евреев были убиты в аду Треблинки; почти все

(неол.). Партийный организатор, руководитель партгруппы. (Составлено из сокращения слов: партийный и организатор.)

Толковый словарь Ушакова . Д.Н. Ушаков. 1935-1940 .

Синонимы :

Смотреть что такое "ПАРТОРГ" в других словарях:

Парторг … Орфографический словарь-справочник

парторг - а, м. parti m. + organisateur. Партийный организатор руководитель партгруппы, выборное лицо. БАС 1. Беспартийный Кренкель принимал эти сообщения, ставил гриф секретно и вручал парторгу Папанину. Веллер 1994 200. // Совдепия. ♦ Парторг ЦК КПСС.… … Исторический словарь галлицизмов русского языка

ПАРТОРГ, а, муж. Сокращение: партийный организатор. | прил. парторговский, ая, ое (разг.). Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949 1992 … Толковый словарь Ожегова

Сущ., кол во синонимов: 2 организатор (19) руководитель (86) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов

парторг - партийный организатор … Словарь сокращений и аббревиатур

парторг - , а, м. Партийный организатор (руководитель партгруппы). ◘ Иван Остапович парторг группы, с ним шутки плохи. БАС, т. 9, 247. Вместе с автоматчиками шли в атаку пулеметчики во главе с парторгом Н.Яковлевым. Игнатьева, Казакова, 95.… … Толковый словарь языка Совдепии

парторг - (парторгыр) парторг Партийнэ зэхэщакIу, партийнэ пащ IофшIапIэм парторгэу Iоф щешIэ … Адыгабзэм изэхэф гущыIалъ

М. Руководитель партгруппы как выборное лицо (в СССР). Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000 … Современный толковый словарь русского языка Ефремовой

Парторг, парторги, парторга, парторгов, парторгу, парторгам, парторга, парторгов, парторгом, парторгами, парторге, парторгах (Источник: «Полная акцентуированная парадигма по А. А. Зализняку») … Формы слов

парторг - парт орг, а … Русский орфографический словарь

Книги

• Солдаты , Михаил Алексеев . Роман посвящен героической борьбе советских воинов-фронтовиков, людей, различных по характеру, возрасту, мирной профессии. Все они - и бесстрашный офицер Забаров, и отзывчивый парторг роты… Издатель: Воениздат ,
• Солдаты , Михаил Алексеев . Прижизненное издание. Москва, 1953 год Издательство "Молодая гвардия" . Издательский переплет. Сохранность хорошая. Роман "Солдаты" известного советского писателя Михаила Николаевича… Издатель:

С довоенной фотографии на нас смотрит молодой человек - это Николай Иванович Титов. Здесь ему 17 лет. Он старший сын в семье Ивана Афанасьевича Титова. Что мы о нем знаем? К сожалению, старожилы деревни Молбо, знавшие его, давно ушли из жизни. Остались лишь скудные воспоминания о нем.
Из воспоминаний младшей сестры Генриетты Ивановны:
«Николай был веселый, заводной парень, отменный спортсмен, бессменный капитан сборной школы по лыжам. Сохранилась фотография, где он стоит со знаменем - высокий, стройный парень впереди сборной команды сельских учащихся. Активный комсомолец, был всегда в гуще общественной жизни школы и села.
Когда грянула война, Николай был среди первых, кто подал заявление добровольно идти на защиту Родины. В июле 1942 года его призвали на фронт».
Через две недели пути призывников доставили на станцию Мальта. Начались солдатские будни, боевая и политическая подготовка длилась три месяца. В январе 1943 года 35 запасная стрелковая бригада подготовила шесть стрелковых маршевых рот, две пулеметных, одну маршевую батарею и три специальные роты.
В первых числах февраля в вагоне-теплушке Николай вместе с другими бойцами последовал на фронт. Командир роты сразу приметил его среди бойцов, Николай не только хорошо знал русский язык, но и отлично разбирался в политической обстановке. Своим приказом он назначил Николая редактором боевого листка роты.
Через несколько дней прибыли в Москву. Вновь прибывшие бойцы вошли в состав 222 стрелковой дивизии 33 армии, которая действовала в направлении Смоленска.
17 февраля прибывшее пополнение вступило в бой по уничтожению Угрюмовской группировки противника. Первое боевое крещение. Командир батальона поставил задачу: с рассвета начать наступление на укрепленные районы и узлы сопротивления, занятые противником.
7.30 утра при поддержке артиллерии рота начала бой, перейдя в наступление. По приказу командиров солдаты дружно поднялись в атаку. Февральский снег, перемешанный с грязью, прилипал к сапогам, затрудняя бег. Николай, на ходу перезаряжая автомат, немного отстал от бегущих бойцов. Рядом разорвалась мина, упали убитые и раненые бойцы. Ударная волна отбросила Николая. Поднявшись и оглянувшись вокруг, он увидел, что рота понесла большие потери от артиллерийского и минометного огня.
Вечером в землянке перед бойцами выступил политрук, он говорил о необходимости взять деревню Гостищево. Вновь была поставлена задача: занять исходное положение для наступления.
Утро. Предрассветную тишину оглушили залпы артиллерии, сотни снарядов обрушились на позиции противника, в небе прочертили огненные следы реактивные снаряды «Катюши», неся смерть и разрушение немцам. Батальон вновь поднялся в наступление, обстреливаемый ураганным артиллерийско-минометным огнем противника. Солдаты все же достигли окраины деревни Гостищево, выбили противника с первой линии обороны. Враг понес большие потери.
В этих жестоких боях Николай приобрел бесценный боевой опыт, вступил в ряды коммунистов, возглавил партийную ячейку батальона. Он ежедневно общался с бойцами, воспитывая в них презрение к смерти ради победы над врагом, поднимал моральный дух бойцов, словом и делом вселял в них веру в победу.
Смерть гуляла где-то рядом, в разных передрягах побывал Николай, но судьба благоволила ему. Находясь на самых ответственных боевых участках, он личным примером воодушевлял бойцов во время наступления и контр-атаки противника
Зима 1943 года. Враг силен. На участке фронта, где закрепился батальон, предстояло взломать оборону противника и захватить высоту 216,0 и овладеть селом Степановка. Здесь немцы в течение семи месяцев строили и укрепляли свою оборону: возвели несколько оборонительных рубежей с проволочными заграждениями и минными полями, построили дзоты, вырыли глубокие траншеи, соединив их между собой ходами сообщений. Задача была не простой. Николай провел партийное собрание среди коммунистов и комсомольцев. Все бойцы были проникнуты чувством высокой ответственности перед предстоящим наступлением.
В морозное утро 26 января в 8 часов тишина была нарушена залпом гвардейских минометов, вслед за ними сотни пушек, изрыгая огонь, обрушили свои смертельные снаряды на врага. Вздрогнули деревья, сбрасывая с себя снег, поле боя окуталось сплошным дымом. Через час после артподготовки поднялась пехота. Бойцы и командиры с возгласами «Ура!» ринулись в атаку. Через несколько минут передовые подразделения ворвались во вражеские окопы. Началась жестокая беспощадная рукопашная схватка. Стреляя на ходу, Николай прыгнул в траншею противника, поливая огнем автомата замешкавшихся «фрицев». Патроны закончились, в ход пошли приклады и саперные лопаты - взмах руки, удар, протяжный крик врага… Все перемешалось. Вдруг из глубины траншеи раздался выстрел. Последнее, что видел Николай, след от трассирующей пули, которая острой болью пронзила сердце...
Николаю в ту пору был всего 21 год.

П.Д. Габышев.